Турнир

Меч как-то заржавел в ножнах - или это напильник в кармане? Пусть будет меч. И пышные кудри пусть покроет начищенный до блеска шлем с устрашающим конским хвостом на роге и пижонским забралом, разукрашенным по последней моде в цвета фамильного герба и почти вплотную пригнанным к римскому носу и саксонскому подбородку.

Щит? Обязательно должен быть щит - он, конечно, ни от чего не защищает: тонок, потому что должен быть легким, но зато на нем такое написано, что дамы прячут носики в веерах, а соперники мочат штаны, не успев расстегнуть многочисленные защелки и задвижки на турнирных доспехах, мешающих победить, но смягчающих ушибы при неминуемом падении, случающимся от испуга чаще, чем от удара.

Лошадь пусть будет гнедой. Гнедой кобылицей, покрытой пурпурной попоной - чтобы не были заметны пятна крови; не то чтобы дамы боятся вида крови - не должны бы, но вид должен вызывать зависть. Это главное - мы здесь потому так жизнерадостно гарцуем, что они от зависти прячутся за шатры своих оруженосцев.

Копья не будет. Копье - для самоубийц, которые только и могут, что зажмуриться, разогнаться и наколоть друг друга на энтомологические булавки. Лучше прикрепить к седлу топор и короткий кинжал - для раскалывания черепа и пробивания грудной клетки в области сердца соответственно.

И вот был вечер, и было утро - день второй, вполне возможно, что последний. Последний день месяца, начавшегося в теплый солнечный день, заканчивающегося в холодный дождливый и предназначенного для обретения счастья. Или славы. Или хрен еще знает чего. Утро никак не наступит, обещает быть промозглым, туманным, земля - мокрой и скользкой. Это хорошо - пусть эти идиоты с пудовыми щитами в доспехах сантиметровой толщины думают, что небеса против них - я люблю дождь: хорошо увлажненная сталь легче входит в рыхлую подагрическую плоть, а похмелье после выпитого накануне не для храбрости, но от безразличия на холоде быстрее выветрится из головы, подготовленной к шлему. Все таки приятно соприкосновение плоти со сталью, плоти моей руки со сталью рукояти моего меча, стали лезвия моего меча с плотью живота коллеги и противника моего - гармнония этого двойного соприкосновения, достижимая лишь на миг, головокружительно приятный миг, ради которого стоит жить. Визгливый вдох дам на трибунах - потом. Мешковатый стук тела об утрамбованный грунт турнирной площадки - потом. Дурной нечистый запах вскрытой плоти - потом. Все это - противно, но приходится сживаться с этими издержками ремесла ради мига единения.

Ну, пора - кажется, моя очередь. Те двое, ошметки которых вытаскивают сейчас с огороженной оптимистичными флажками площадки, старательно готовили друг из друга фарш в течение часа вместо того, чтобы решить вопрос изящно - публика мрачна и раздосадована. Даже не понятно, кто из этих недоносков кончился первым - отрубленные пальцы и уши перемешаны копытами и сапогами с выдранной травой и раскисшей глиной. Очень хочется надеяться, что мои уши не попадут в эту компанию - надеяться на то, что перед нашим боем площадку уберут, не приходится - у местных устроителей никакого представления о порядке и традиции. Тот, с кем мне в любом случае не придется пить, впрочем, весьма и весьма - и, похоже, тоже с похмелья. Рожу, во всяком случае, дождику подставляет и склабится довольно, когда капли щелкают его по уродливому мясистому носу, едва умещающемуся за забралом. Копья, похоже, не требует - это хорошо, я не люблю этих ритуальных разбегов и налетов, проще - сразу к делу. На голове - шлем с размокшим и слипшимся конским хвостом на аляповатом роге - кто ему сказал, что это красиво? Вынул, осмотрел меч - так, как будто первый раз за десять лет, и полотно приржавело к ножнам. Этим щитом он экипировался, видимо, для красоты - пальцем можно пробить, зато украшен такой надписью, что дамы шушукаются и похихикивают - впрочем, шутка довольно груба. Рыжая кобыла под грязно-красной попоной, седло с притороченным к нему каким-то плотницким инструментом - все это больше подобает дорожному грабителю. Впрочем, тем лучше - противник должен вызывать отвращение - тем приятнее высадить его из седла и из жизни. Что-то мне напоминает его вид.

Противный звук рожка, объявляющий начало конца, собирающегося наступить в дождливый последний день месяца надежд, чьим бы этот конец ни был, освобождает от мыслей. Ремесло требует смерти - если бояться ее, она обязательно настанет - значит, пусть настанет, какая разница - потом разберемся. Главное, чтобы было красиво. Чтобы дамы на трибунах кривились от брезгливости, вспоминая своих толстобрюхих любовников, и дрожали от плотской тоски по нас. Чтобы было не важно, посредством чьего меча будет